ВАРВАРСКИЙ МУЗЕЙ ДЛЯ РЕИНКОРНИРОВАННОГО СЕРВАНТЕСА

• К переизданию книги Якова Есепкина «Lacrimosa»

ВАРВАРСКИЙ МУЗЕЙ ДЛЯ РЕИНКОРНИРОВАННОГО СЕРВАНТЕСА

В Москве и Северной Пальмире у всех на устах «Космополис архаики». Готическая сага неизвестного широкой публике автора покоряет обе столицы с феерической быстротой. Однако эта интеллектуальная феерия выглядит столь же странной, сколь дивно странной представляется сама книга. Возникают вопросы, на которые ответов нет. Всё здесь волшебство, быть может, магическая энергетика литературного произведения предопределяет его триумфальное шествие. Появившись в Интернете, космополис образовал вневременную вселенскую воронку и на его литературном поле мгновенно стали твориться чудеса.
Если Бермудский треугольник, весьма возможно, таит загадку Атлантиды, территория «Космополиса архаики», соответственно, скрывает некую волшебную и магическую экспонацию явления художественной гениальности, как таковой. Кто попадает сюда, оказывается в параллельном мире, где привычные земные законы не действуют. Физику заменяет метафизика, а метафизические детерминанты купируются гофмановской волшебной вязью. Где-то звучат мистические флейты, окарины, их оттеняет легкий мелос цевниц, кимвал, порою вступают скрипки, время от времени доминируют духовые, иногда фортепиано. Впрочем, с точки зрения музыковедческой в космополисной ауре царит полистилистическое смешение, то Сибелиус, то Моцарт, а то и Бетховен, кажется, обрушивает мощь седьмой симфонии на венцы готического замка. Основание его на подземной глубине (осторожней, не встретить бы кошмарную птицу-человека), венечье в небесных пределах. Литературные гурманы получили к своим трапезным столам божественные нектары, амбрэ их расточается и манит, манит новых искателей философского камня. Действительно, Пильняк прав: смертельное манит. В нашем случае смертельное лишь эстетический троп, метафора. Гений улыбается, но леонардовская тайна в улыбке. Чего ожидать? Есть ли выход из лабиринтов мистической Вселенной? Ответствуй, когда творитель.
Сам загадочный автор «Космополиса архаики», между тем, хранит молчание, не исключено, со стороны Тартара или Эдема наблюдая за происходящим. Он, вероятно, созерцатель по природе, слова лишнего не проронит. Тем сенсационнее прозвучали несколько десятков его слов, обращенных к Дмитрию Медведеву. По крайней мере, у критиков возникло доказательство: гениальный литератор есть реальная фигура, он материален и физически существует. Дальше тишина. Не проронить лишнего слова – великое искусство. На своеобразную внутреннюю замкнутость, цикличную камерность книги нельзя не обратить внимания. Такую манеру письма называли мистическим минимализмом. Дело не в терминологии. Молчание, невозможное молчание более всего поражает в «Космополисе». Зачем и говорить, сказано достаточно. Кроме фантастической музыки художественного речитатива удивляет эта тишина, становящаяся синонимом высшей гармонии. Пожалуй, текстуально сравнительный анализ с архаическим феноменом выдержит не всякая классика. Просил бы не считать сказанное аллегорией. О современной литературе лучше умолчать (либо хорошо, либо ничего), трюистический авангард ее не стоит мессы ни в Риме третьем, ни в иных парафиях Тартарии, не говоря уже о Стокгольме.
Обнародовав свой труд, автор «Космополиса архаики» априори взял ответственность за русскую Музу, он отверг прежние каноны и выстроил новую каноническую художественную систему, эта каноничность для потомков. Сирены манили Одиссея, тот грезил золотыми рунами, магические камены архаики теперь манят всех и от сих благоуханных аонид нет спасения, ибо речь их – сама вечная музыка. Неводы брошены, Сирены поют. Где-то в заброшенном лесу блуждает человек-звезда. Прошел ли он земное до середины? Кто рядом? Какой Дант, какой Пилат Понтийский? Воин он, мироустроитель с порфировым сердцем и каково это – освещать небесным огнем руины сарматской Вальхаллы?! Не спи, не спи, Отечество, лишь чернь любить умеет только мертвых.

Юрий ЛЮЦИАНОВ


ВИФАНИЯ, ВОЗВРАЩЕНИЕ ОТ ИРОДА

Нездешними цветаевскими вечерами в музодарном замке звучит орган. Алмазные донны и мёртвые панночки из Малороссии слушают молча, кружатся в странных танцах, веселия алчут и веселятся. За клавиатурой Гендель. Многие тени великих бывают здесь, навещают монастырскую обитель. Покой и воля. А что ещё нужно львиному сердцу и мёртвой душе? Да ничего. Отзвучат фуги, выйдут под сиреневый абажур изысканные чтецы, начнут удивлять псаломами успенных прелестниц арамейских и диканчанок. О чём это я? В «Жертвоприношении» такие слова срываются с губ обречённого героя, бытового слушателя баховских кофейных кантат. Он повинен смерти. И все повинны. Так о чём я?
Сложно определить, но возможно подсказать, где выход из тьмы египетской. Прочёл на сайтах о «Космополисе архаики», нашёл книгу, начал читать, признаюсь, без особого интереса. На том и попался. Это действительно - мраморная ловушка, по крайней мере, для ценителей русской поэзии. Критика теперь обрела хлеб насущный на времена нынешние и присные, пусть блещет метафорической риторикой, иным софистам в укор, пусть венских риторов побеждает. Вообще, совсем нет желания каким-либо образом участвовать в литературоведческом анализе структуры книги, впечатление столь сильное, что, право, и неважно вовсе: как воспримут шедевр критика, литературоведение, королевская рать теоретического сектора словесности. У России появился выдающийся художник. Если автор «Космополиса архаики» материален, он воистину велик. Нельзя написать подобный феноменальный текст и не сгореть в бледном огне гениального Слова. Подлинное слово всегда огонь, жертвенный и мистический, поскольку неясен дар творца, неясно, кто стоит за ним, кто, либо что направляет духовную латентность в мир, принуждая мир к приятию самого благодатного огня и последующих метаморфоз.
Конечно, мировая литература даёт многочисленные варианты, берите, кто желает, благо, время отсеяло золотые зёрна избранничества от плевел художественной рутины. Удивительно другое, обычно современники не балуют современников, поди разбери - где великий Буонаротти сидит, а где маскирующийся профан. «Космополис архаики» маски срывает, надевая на всех одну - Маску Красной Смерти. Вот вам и маскарад, коль желали веселья. Безусловен лейтмотив книги: мировое предательство бесконечно препарируется, музыка обращается в «трупный» материал, потом вновь становится гармонией, но совершившие грехопадение, девятикруговые адские предатели уже в узнаваемых желтушных хламидах. Они могут идти на бал, в замки, монастыри, могут веселиться с жертвами и сторонними, не могут одного только - быть прежними. Художник выжигает клеймо, наперсник пироносного античного разврата виден издали, и уж наше дело: радовать его неведением, потчевать золотистыми плодами со столов (Саррот иль Павича), брезговать общением в случае бытийности нонконформистов. «Космополис архаики» возносит читателя к небесам обетованным, обещает потерянный мильтоновский рай, манит смертельным цветовым поликолором, литургикой священной весны.
Непременный участник пиршеств нарицательный Ирод-царь, он был в истории фигурой, в книге стал знаком. Все прощают всех, если равны, а избранные в нашем мире лишь жалкие тени, посему - вечерейте с Иродом, кто подобен человеку.

Святослав РЕЙНХАРТ