К весне я значительно увеличилась в объеме, но, несмотря на это, много двигалась, стараясь побольше ходить пешком. В свободное время любила сидеть на «сачке», дышала свежим воздухом и работала «передатчиком»: студенты пробегали мимо, иногда присаживались поболтать и, узнав, что я никуда не спешу, поручали кому-нибудь что-то передать. От подруг немного отдалилась – их суетливая предприимчивость стала казаться мне немного бессмысленной. Конечно, я не просто просиживала скамейку, я много занималась, зная, что сессию мне предстоит сдать на месяц раньше остальных. А еще курсовой проект, а еще проект Семена… И все же я чувствовала себя спокойной и уверенной, так как муж стал ко мне гораздо внимательнее после больницы и даже взял на себя походы по магазинам, связанные с переносом тяжестей.
Постепенно наладились и отношения с семьей Семена. Изначально и мать, и сестренка, и даже бабушка с дедушкой отнеслись ко мне с симпатией, но отец долго проявлял настороженность, подозревая во всех смертных грехах от корысти до глупости, но, не найдя при ближайшем рассмотрении ни того, ни другого, выразил удивление по поводу моей привязанности к его сыну. Появление округлостей сделало для него понятным наш брак, и я не пыталась его разубедить. Постепенно мы подружились настолько, что он представил меня своим родителям, располагавшимся по другую сторону семейной баррикады. Теперь уже недоумевала я: родственники по обе стороны были мне одинаково симпатичны, и я не могла понять причин конфронтации. Похоже, я становилась связующим звеном между ними.
Я пыталась найти истоки вражды двух семейных кланов, но ничего, кроме исторической несовместимости, найти не смогла. Родители свекрови были из старой аристократической семьи, у бабушки в прошлом была своя ложа в опере и куча поклонников из офицерской среды, а у ее мужа – охота, прекрасное образование и твердые патриархальные взгляды на семью. Родители свекра, выходцы из деревни, всю жизнь проработавшие на фабрике, знавшие и бедность, и тяжелый, нерадостный труд, не могли найти общего языка с родителями жены единственного сына. Ко мне они отнеслись с искренней симпатией и простотой, и я платила им тем же, что еще больше укрепляло наши отношения с отцом Семена. Постепенно он принял и меня, и мой живот, как объективную и вполне приятную реальность, пытаясь время от времени выяснить, когда он станет дедом, но я все время отшучивалась:
– Вот сдам летнюю сессию, и рожу.
Это можно было трактовать очень широко, от мая до июля. Реально мне нужно было сдать сессию к середине мая, что было неслыханной наглостью с точки зрения нашей секретарши, от которой зависело, дать ли мне раньше времени направление на очередной экзамен. Каждый раз, выдавая мне нужную бумажку, она непременно пыталась меня немного позлить. В очередной раз, при большом стечении преподавателей, они сочувственно ворчала:
– Не понимаю, зачем ты связалась с этим лоботрясом…
Здорово же она меня достала, если я не выдержала:
– Неужели незаметно, что я с ним связалась уже настолько крепко, что ваши комментарии теряют всякий смысл?
Я просто хотела ей намекнуть, что обсуждать семейную жизнь студентов при преподавателях не совсем корректно. Глухов, молодой, нахальный, но умнейший преподаватель с нашей кафедры, которому, видимо, тоже надоело «перемывание чужих косточек», вступился за меня:
– Знаете, у англичан есть старинная народная мудрость: у хорошей Мери не может быть плохого Джона.
Секретарша попыталась сменить тему:
– Я ничего не имею против Мери, но не знаю, как она собирается сдавать экзамены, не прослушав всех лекций!
Почувствовав поддержку, я, как можно более ласково, пообещала:
– Постараюсь не загружать вас повторным выписыванием разрешений…
Сессия прошла для меня на удивление легко: к первому мая я сдала все зачеты, а к девятому – экзамены и курсовой, причем могла с такими результатами рассчитывать на повышенную стипендию. Свою роль сыграли несколько факторов, главный из которых – мужской состав преподавателей, которые отнеслись ко мне вполне доброжелательно, в отличие от женщин-преподавателей, большинство из которых были старыми девами и не любили беременных студенток. Мужчины же выказывали удивление моим нахальством, когда я с легкостью бралась отвечать на вопросы по не пройденному материалу, и, поняв, что я не рассчитываю на снисхождение в связи с интересным положением, сразу смягчались и с радостью ставили мне высокие отметки.
Мы справляли девятое мая в семье мужа. Отец, как всегда, пытался выяснить волновавший его вопрос:
– Ну, и когда же ты собираешься сделать меня дедом?
Все с интересом смотрели на меня, их этот вопрос тоже явно волновал.
Я, как всегда, уклончиво ответила:
– После сессии.
– А все-таки? Когда же закончится твоя сессия?
Я не выдержала всеобщего напряженного внимания и со смехом сообщила:
– А я ее уже сдала.
Отец смог только кратко выдавить:
– Как сдала?
Настроение у меня было отличное, и я решила поиграть словами:
– Блестяще. Семь пятерок и одна четверка.
Мать Семена тоже удивилась:
– Что ты хочешь этим сказать?
– Что я сдержу свое обещание, и, когда бы я теперь не родила, это будет уже после сессии.
Свекор принял мою шутливую интонацию:
– Ну, ты даешь. Значит, раз ты все закончила…
– Нет, еще не все. Мне еще нужно все отутюжить для вашего внука.
Он уже смеялся над моим искусством уходить от прямого ответа и продолжал наступать в моем же духе:
– И сколько же времени займет утюжка приданого?
– Думаю, не больше недели.
Немая сцена разрядилась смехом Семена, который следил за нашим диалогом с явным удовольствием. Удовольствие он получал тройное. Во-первых отец, не имевший доверительных (а, точнее, почти никаких) отношений с сыном, явно ждал внука, и это их примиряло. Во-вторых, я легко отбивала наступление, отступая ровно на столько, на сколько хотела. В-третьих, то, что компрометирует женщину, льстит самолюбию мужчины. Семен смотрел на меня преувеличенно восхищенно, и это меня немного насторожило. Что-то ему от меня надо, не иначе. Ближе к вечеру он начал меня обхаживать, чтобы я нашла благовидный предлог пораньше покинуть гостеприимный родительский дом, потому что его ждут товарищи по преферансу. Он был уже изрядно пьян, а потому абсолютно уверен, что уж сегодня он непременно отыграется.
Неделю назад он проиграл крупную, по нашим меркам сумму: двадцать пять рублей. Играли у нас на кухне. Среди ночи он разбудил меня и трагическим голосом сообщил:
– Я проигрался, не знаю, что делать.
Я еще не поняла, на что он намекает:
– Я тоже не знаю. Денег у нас нет.
Семен, блудливо пряча глаза, якобы с трудом, выдавил:
– Тебе ведь мать прислала тридцатку?
Это было правдой. Мать прислала ее на коляску. Но коляска стоила намного дороже, и я решила, что первое время мы перебьемся без коляски, но вот без пеленок – едва ли. Семен прекрасно знал, на что пойдут эти деньги, но, все же, стесняясь и покрываясь испариной, просил их у меня. Я встала, достала деньги и протянула ему:
– Ты сейчас занимаешь у своего сына. Не забудь ему отдать.
Он обрадовался, что обошлось без сцен, и затараторил:
– Ну, конечно. Неужели ты думаешь, что я не понимаю?
Он вышел, я снова легла, но сна не было. Я знала, что вернуть эти деньги ему не с чего, а идти в роддом, ничего не приготовив для ребенка, я не могла. На следующий день, потратив полдня, продала свои любимые, один раз надеванные свадебные туфельки, и купила все самое необходимое в минимальной, естественно, конфигурации. Узнав об этом, Семен немного поиграл в благородство:
– Ну, зачем ты это сделала?
– Ты знаешь, зачем.
– Неужели ты думаешь, что без тебя некому все это купить ребенку?
– Ты, кажется, намекаешь на свою мать?
Моя прямота его задела, но он не стал отрицать очевидного:
– Ну, и что здесь такого?
– Твоя мать, конечно, сделала бы все, что требуется, но к этому нормально отнесся бы только ты. Мне же важно самой позаботиться о своем малыше. Не лишай меня этого удовольствия. Тем более, ноги у меня так отекли, что еще не известно, смогу ли я их носить, а когда смогу, они все равно выйдут из моды.
Последний довод убедил Семена. Когда ему было удобно, он не чувствовал лжи. Эта же была шита белыми нитками. У меня никогда не было ни средств, ни претензий следовать моде, и он это прекрасно знал, но я бросила ему спасательный круг, и он за него ухватился:
– Ладно, тогда делай, что хочешь.
Можно подумать, что я спрашивала его разрешения.
https://ridero.ru/books/drugaya_realnost_4/
