Надо ли говорить о том, какие места плыли за опущенными стеклами синей машинки, если они тысячи раз написаны маслом и акварелью, углем, пастелью и сангиной? И многие тысячи слов спеты и сказаны, в рифму и без рифмы, о горах, виноградниках, сияющей морской синеве, равнинах, укрытых цветными травами, и склонах с зубчатыми от сосен краями. О дивных южных ночах и сверкающих солнцем днях, пылании закатов, лунных дорожках, сонных восходах с нежными красками воды и теплого неба...
Ветер врывался в салон, путая длинные светлые пряди, а лента дороги виляла и крутилась знаменитым крымским серпантином.
От того, что это тысячи раз увидено и представлено, оно не становится хуже, думала Шанелька, держа ладонями волосы, оно такое, будто только что нарисовали и краски еще не высохли. Такое, как переводная картинка из совсем далекого детства, мокрая, еще липнущая, если тронуть пальцем. Об этом кто-то писал, сравнивая южное лето с переводной картинкой, и вот вспомнилось, потому что очень верно. Очень и очень.
- Это вот, - сказала внезапно, повинуясь мысленным прихотливым ассоциациям, - у тебя, про снежный день, яркий, весь из драгоценностей. А еще мое любимое. Про надписи на руке, о чем расскажешь вечером своему мужчине. Люблю его. Стихотворение. А наизусть не помню. Вот же дырявая память.
- Я тоже не помню, - успокоила ее Крис, встряхивая головой. Ветер ерошил темную челку, щекоча лоб, - но мне приятно, что тебе нравится.
- Да, - важно согласилась Шанелька, - я истинный ценитель! Истинной поэзии.
- Ты мне льстишь.
- Нет!
- Да!
- На дорогу смотри!
- Смотрю...
Навстречу шла колонна высоких автобусов с надписью "Дети" на глянцевых боках.
- Мы решили куда? - уточнила Шанелька, когда шум и рев удалились, - хочешь, остановимся где в Большой Ялте. Или сразу рванем в Черноморское. Между прочим, завтра финиш квеста. У нас на крыше прекрасный повод влиться в тусовку, ограбить фуршет и пообщаться с Димочкой Фуриозо. А потом отдохнем лениво и безмятежно. На острых скалах.
Она повернулась, удивленная.
- Ты чего молчишь?
- Криси... По поводу повода... А давай поедем на яйлу? Про которую Таня рассказывала. Где пешеходная тропа наверх.
- И сколько там пешеходить?
Шанелька задумалась, вспоминая.
- Она говорила, с поклажей и не торопясь часа три лезли. Или четыре.
- И все в гору? - Крис, не отрывая глаз от шоссе, потом покачала головой, - я могу, конечно, пару часов попрыгать по всяким скалам, но никакого счастья мне это не доставит. А уж полдня топать. И потом что? Ночевать наверху? Или в ночи катиться вниз? К стоянке автомобильной? Тебе чего туда приспичило? Из-за орла? Ты что там с ним хочешь сделать?
- Ого. Ты задала семь вопросов подряд. Ты крута!
- А ты ответь. На парочку хотя бы.
Шанелька задумалась, ковыряя на коленке старую ссадину. Поерзала, поправляя джинсовые шорты. И пожала плечами. Как ответить, если сама не знает, что там будет. Все это странно. Хотя при желании можно объяснить, как всегда все можно объяснить. Сначала вцепилась она в это чучело. Ну, бывает. Со всеми. Теперь вокруг него навертелась гора событий. Потому что всем его видно, и они теперь - дамы с орлом на крыше, пальцами показывают на них. Потом приснилась скала... А почему бы ей не присниться, если Шанелька думает о всяких орлиных местах. Где горы и небо. А что скала реальная, хоть ни разу ею не виденная, тоже просто. Скорее всего, видела картину, или магнитики с фотками у сувенирщиков. И пропустила мимо сознания. Но вот что она там с орлом будет делать, непонятно. Не швырять же его со скалы в пропасть. Смешно. ...А вдруг он полетит?
Солнце горячо укладывало свет на загорелые руки, а по спине пробежал холодок, такой, как от настоящего, что лишь притворяется сказкой. От книги, или от фильма. Она стоит на скале, а перед ней, в дрожащем, как сизая кисея воздухе, который по краям разрежается и становится сверкающим, как тончайший ледок, - парит, расправляя крылья, синий орел, не крашеный из баллончика, а как в том зимнем стихотворении Крис - сапфировый.
Это было так восхитительно, если осмелиться представить в полную силу, по-настоящему, что ей стало неловко. Я струсила, поняла со стыдом Шанелька, побоялась даже представить.
- Партенит, - ответила вовсе на другой вопрос, не из семерки, - если где совсем на юбк, то в Партените роскошный парк, там такие розы, каких вообще не бывает в жизни. Настоящее, которое притворяется ненастоящим. Я бы хотела, чтоб ты увидела. А то что я одна. Хочу восхищаться вместе.
Она подумала, именно Крис, которая в своих стихах не боялась никаких слов - ни ослепительно красивых, ни торжественных, ни матерных, должна увидеть те самые розы, на ярчайшей зеленой траве. Темно-красные, почти черные, припудренные по лепесткам золотой пыльцой.
- Только если там сейчас нет никакого семинара. Я их боюсь.
- А ты не рассказала толком, - вспомнила Крис, - об этой своей командировке, ну, давай, поведай, пока едем.
Шанельке стало смешно. Она нагнулась, вытаскивая из бардачка ополовиненную бутылку лимонада. Глотнула и сунула между колен, завинчивая крышку.
- Рассказать... Ну, попробую. Теперь уже можно, а то мне было как-то непонятно, стыдно что ли. Вернулась, как оплеванная. Ладно, я лучше сначала. У нас девочка, в литературном клубе, она пишет сказки. Хорошие сказки, ты мне поверь.
- Верю, - кивнула Крис, глядя на ленту шоссе.
- Мы в городской типографии сделали ей маленький такой тиражик. Картинки там - детские рисунки, с выставки нашей. Было так здорово возиться, с книжкой. Маленькая, как школьная тетрадка, я тебе еще фотки посылала.
- Угу, помню.
- Ну вот. И вдруг пригласили меня на семинар, там мастер-классы какие-то, для начинающих авторов, мэтры приехали. А Настя не смогла, это денег стоит, хороших таких денег. Меня город послал, я могла не платить. Ну только если банкет там, такое. Выступать не просили, слава мирозданию, и я подумала, а что? Повезу Настину книжечку, покажу писателям, и раздарю пару десятков, пусть едет книжка в другие города. Настена ужасно волновалась. Набила я, значит, рюкзак и поехала покорять литературу. А там толпы мта. Ты знаешь, что такое мта? Молодой талантливый автор. Такой термин для всех, кто заплатил. Ну и по аллеям и коридорам они шастают, друг на друга смотрят. Испытующе. Меня увидели, сходу вопросы, а вы кто? А это кто такая там? Блондинка в джинсах, с тяжелым рюкзаком. И как узнают, что я просто библиотекарь, то сразу интерес пропадает. Ну, думаю, мне и наплевать, мне нужны мэтры. Подошла к одному, такой невысокий дядечка в бархатных шлепанцах и в тюбетейке. Вот говорю, здрасти, у нас тут талантливая девушка... а он мне, почему не приехала? Ах, не смогла оплатить. Извините, кто не платил, к участию не допускается. Оказалось, там конкурс, победителя милостиво издадут по итогам семинара. Я от тюбетейки отстала, тем более, его от меня оттерли, и решила сперва посидеть, послушать претендентов. Криси, это же ужас что такое. Там одна мамзель читала свои рассказы для детей. Про веселого моллюска. Мне запомнились фразочки. Типа "он быстро сориентировался в обстановке и отступил на заранее приготовленные позиции". И дальше все в таком духе. А все сидят, кивают, мэтры такие благосклонные, начали что-то там разжевывать, что-то похваливать. Потом среди заранее приготовленных позиций выступил таки интересный дядька, очень неплохие стихи прочитал. О помидорах и редьке. Про бабушкин огород. Правда, неплохо. Я уже и руки приготовила, похлопать, а все на него накинулись, разбомбили в дрова. С привлечением энциклопедических сведений о редьке с помидорами. Тут я встала. Ты чего ржешь?
- Давай дальше, не отвлекайся. Защитница.
- Встала. А вы говорю, Милна читали стихи? И Кэрролла? Это же в абсурдистском стиле чудесная работа, а главное, дети такое очень любят. Ну, нравятся детям безумные, нелепые с виду стихи, когда они - талантливы. Ой, что началось тут! Закидали меня язвительными всякими вопросами. А кто мол я такая, чтоб различать, есть талант или нет таланта. Потом встал некто, голова как гусиное яйцо. Талант вообще категория ненужная и вымышленная, если интенсивно трудиться, то всегда добьешься, чего хочешь! И руками помавает, распространяя вкруг себя аромат потных подмышек. Криси, кстати, там такой зоопарк, нет, я добрая женщина, да-да, и вполне нормальные люди там были, но среди них попадались такие... Как тебе объяснить-то. Я знаю, что творческие люди могут быть, гм, странного вида. Но когда ни виду, ни таланту, остаются в памяти только потные подмышки. Прости, я понимаю, жарко, пыльно, а тут я еще с натурализмом.
- Отбилась в итоге?
Шанелька махнула рукой, вспоминая торжествующие и презрительные лица.
- Ты в курсе, я за себя не могу. Пока вот про помидоры, я еще как-то могла, и то до первой издевочки. А после уже затык произошел со мной. Кто-то там за спиной фыркнул, мол, мало того, что блондинка, так еще и товарищ библиотэ-экарь. Надавали, в общем, по моему пятачку эстеты-калашники.
Она замолчала, потом рассмеялась.
- И я ушла к розам. Одна. Наплевала на мастер-классы, и на полезное общение, и даже не стала Настины книжки совать в руки, потому что там чужое никому не нужно, все носятся со своими нетленками. Мне ужасно стало обидно, я раздам, мы же столько сил вбухали, и денег тоже. А их заберут и станут Настиными сказками мух шлепать. Или под мокрую чашку подкладывать.
- Тьфу на них, - согласилась Крис.
- Вот ты мне скажи! Они там собираются, целой толпой. У них оказывается свой какой-то мир. Свои гении, свои безумцы, свои молодые талантливые авторы. И все это как в аквариуме. Сидят взрослые люди, на полном серьезе обсуждают моллюска, который верно сориентировался! И отступил на позиции. Вместо того, чтоб рявкнуть на автора, да напиши, улитка страшно испугалась и быстренько поползла обратно, где дом, где уютно, где все знакомо сто лет. Где жила ее мама-улитка, и бабушка-улитка, и даже старенькие прабабушка и прадедушка, с раковинами, которые вышли из моды лет двести назад. И сейчас таких уже не носят.
- Ты сама почему не пишешь?
- И такое впечатление, что они не знают, ни о дивных английских стихах в переводе Маршака, ни о Милне, я о нем сказала уже. Я свято была уверена, что уж великие, они прочитаны, тот же Пушкин и тот же Андерсен. А оказалось, их сейчас знают по мультфильмам, прикинь! Подожди. Что? Ты о чем?
- Я спросила, сама почему не записываешь свое? А носишься с какой-то Настей.
- У Насти хорошие сказки, - вступилась Шанелька, - ну... я не знаю, Криси. Она пишет, и вдруг я. Тоже стану. Неудобно как-то.
Крис бережно съехала на обочину и заглушила мотор. Повернулась, сердито глядя на несколько испуганную подругу.
- Так, - сказала нехорошим голосом, - не поняла. Тебе неудобненько из-за бедненькой Насти, и поэтому ты готова сидеть в уголке, и соглашаться, да, так и есть, я просто блондинка, не буду лезть в ваш калашный ряд! Так?
Шанелька тоже повернулась, складывая руки на голых коленках. Ответила нежным голосом:
- Не совсем. Хотя и это тоже. Но главное другое. Если я напишу, то мое будет в сто раз лучше настиного. И девочка совсем расстроится.
- Шанель, ты все же иногда блондинка, извини. Не расстроится. Потому что для нее свои сказки - самые лучшие, такими и будут.
- То есть, я тоже сейчас такая же? И буду носиться со своими, полагая их самыми лучшими. Как все. И чем же я буду отличаться?
- Не знаешь чем?
- Знаю, - Шанелька кивнула, убрала надоевшую бутылку и пихнула ее под ноги, - тем, что мои, правда, будут очень хороши. Поехали?
- В Партенит? К розам?
- К розам.
Дорога снова стелила себя под шелестящие колеса. Тень птицы переместилась назад и стала невидимой. А Крис, чуть повертывая руль, думала и улыбалась. Ясно, почему Костик не смог сожрать нежную светловолосую женщину, такую с виду хрупкую, такую податливую. Внутри, под сомнениями и деликатностью, содержится стальной стержень, об который ломаются зубы. И пусть сколько угодно носится Шанелька с нежеланием кого-то обидеть, кому-то дорогу перейти, но то, как сказала она про свое, еще не написанное, показывает, рядом сидит взрослая, зрелая женщина, человек, уже познающий себя, свои способности и свое место в большом мире. Полном мэтров, мта и костиков с их притязаниями.
- Я знаю, что будет очень трудно.
- Что?
Шанелька смотрела на ленту шоссе, не отвлекаясь на огромную долину, полную зеленых линеек виноградника справа и россыпь ярких черепичных крыш над далеким морем слева.
- У меня есть ощущение, что я смогу. По-настоящему. И я ему верю. Но трудов никто не отменял, я знаю. Если браться, то работать придется много и тяжело. И неудачи будут.
- Ну что ты заранее-то.
- Нет! Это нормально. Я не боюсь. Даже наоборот, мне азартно. И я рада, что ты об этом говоришь. Всегда пинаешь меня в нужную сторону. Спасибо тебе.
- Посмотрим, где будут твои спасибо, когда станешь ручку грызть. Клавиатуру, ладно. И бегать с криками, а-а-а, ни черта не выходит!
- Ничего себе! Ты за кого меня держишь? За Костика Черепа? Прорвусь. И даже не стану припадать к жилеткам плакаться.
- И к моей не станешь? - ужаснулась Крис.
- К твоей стану, - милостиво утешила ее Шанелька, - чтоб ты мучилась виной, вытирала мне нос и всячески восхваляла. А еще пусть мне завидуют всякие самцы. Вовы Великолепные, Ласточки, и Просто-Пети. За вольный доступ к роскошной жилетке с сиськами пятого размера.
- Третьего, Шанель!
- Третьего не звучит, слово фонетически не ложится. А пятый - в самый раз. Считай, что я уже пишу свою сказку.
- Какая-то она у тебя не для детей.
- Для мальчиков, - нашлась Шанелька, - любимого возраста, до тридцати.
Они уже свернули с трассы и медленно ехали по еще более извилистой дороге, уводящей к самому морю мимо указателя "Партенит" и чуть дальше, еще по одной дороге с указателем "Айвазовское". В густых зарослях немилосердно сверкали огромные золотые кони, блестя гривами и вздыбленными хвостами, а рядом на табуретке дремал парнишка в форме, охраняя скульптуру от желающих проверить золото на зуб или топорик.
- Кстати, о самцах... Я все думала, почему это наш глубоководный беззащитный вдруг в Крым подался. В свой день рождения. Уж не сюда ли?
- О черт.
Шанелька читала завлекательную бодрую надпись "Приветствуем участников международного слета бардовской песни!"
И ниже мелко "Вход только по пригласительным билетам и пропускам".
- О нет!
- Нет, в смысле, не надо? - Крис выбралась из машины, потягиваясь и встряхивая уставшие руки.
- Нет, в смысле, не верю, - мрачно отозвалась Шанелька, - с его амбициями маячить в таком пафосном месте, да он себе все локти сгрызет, только увидя этих золотых жеребцов! А там, между прочим, еще и беседки, мраморные бабы в туниках, Пушкин почти трех метров росту. Бронзовый. И роскошный парк для прогулок членов президиума. Наш бард обожает царить на завалинках, там, где полегче царить. Костерок, русалки в ватных штанах, третья полка в плацкарте. Разве что его нынешняя Катерина сподвигла. А мы-то как пролезем? Что-то я не подумала, насчет несвободного входа.
Крис уже тыкала пальцем в мобильный. Махнув подруге рукой, заговорила, а у Шанельки сделались круглыми глаза.
- Ирина? Как славно. Да. Да, мы уже едем. Вовсю. А сейчас заехали в "Айвазовское", что в Партените, Нелли пожелала обновить серию снимков. По знаменитым паркам Крыма. А тут - барды... Ах, тоже? Я была уверена! Отлично. На проходной скажем. Тогда до встречи. Нелечке? Обязательно.
Она сунула телефон в сумочку.
- Тебе привет от коллеги. Нелечка... А насчет нас Ирина, чтоб ей всегда вкусно елось и сладко спалось, уже звонит на проходную, потому что Ирина, как я и подозревала, тот самый пострел, который везде. Она член оргкомитета летних крымских семинаров и слетов. И про нас будет в курсе некая Лерочка. Нель? Если вдруг там Череп, ты как?
- Там парк, - засмеялась Шанелька, - даже не представляешь, какой, хоть ты и столичная штучка. Мы к парку в гости. А все прочее побоку. И Череп тоже.